Их часто сравнивают историки и политологи: Горбачева и Дэн Сяопина. Прошло ровно 40 лет с того момента, как Горбачев стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, главой советского государства. Дэн Сяопин стал духовным лидером Китая и реальным главой государства на 8 лет раньше. На сегодняшний день Китай является после США второй в мире страной по использованию «мягкой силы», Россия — на 16-м месте. И Горбачев, и Дэн Сяопин получили в наследство советскую, созданную Сталиным систему, но, как мы видим, реформы Горбачева и Дэн Сяопина достигли разных результатов. Возможно, потому, что они преследовали разные цели.
Фото: ru.wikipedia.org
Горбачев спасал авторитет Ленина, пытался соединить созданную Лениным и Сталиным советскую систему с демократией, с правами и свободой личности. Дэн Сяопин спасал китайскую государственность и начал соединять советскую политическую систему с рыночной экономикой, с капитализмом. Русской интеллигенции не хватило 70 лет, чтобы увидеть изначальный утопизм коммунистической идеи. Дэн Сяопину хватило 30 лет, хватило ужасов «культурной революции» Мао Цзэдуна, чтобы понять самое главное: спасти страну можно только за счет возрождения рынка и капиталистической экономики.
К сожалению, публицисты, которые до сих пор критикуют Горбачева за то, что он не пошел путем Китая, не учитывают, что на самом деле советская интеллигенция в тот период жила идеалами шестидесятничества и верила, что если бы СССР вместе со странами социалистического содружества не ввел свои войска в Прагу в 1968 году, то мы бы получили социализм с человеческим лицом — тот социализм, который якобы был ближе к Ленину.
Нельзя ничего понять в перестройке Горбачева, не учитывая его собственное мировоззрение и мировоззрение интеллигенции, во имя которой он проводил политические реформы. Надо знать: Горбачев был противником ваучерной приватизации общественной собственности на средства производства, ибо не хотел, чтобы всенародная собственность, как потом и оказалось, перешла в руки нескольких олигархов. Горбачев был даже против возвращения земли крестьянам. Он лично мне говорил: «Отдадите вы землю крестьянам, и через год-два она окажется у олигархов, и крестьянин как был без ничего, так и останется без ничего».
Так что Горбачев и Дэн Сяопин в тот период, во второй половине 1980-х, жили в разных мирах. Горбачев решил довести до конца начатую Хрущевым десталинизацию, мечтал воплотить в жизнь программу созидания социализма с человеческим лицом, которую разработала команда бывшего чехословацкого лидера Дубчека. В конце 1991 года, когда Александр Дубчек приехал в Москву и жил тогда еще в посольстве Чехословакии, он пригласил меня на ужин. Я его спрашивал, понимает ли он изначальный утопизм своей программы. И Дубчек мне честно сказал: да, я понимаю сейчас, что это утопия, особенно после судьбы экономических реформ Горбачева.
А Дэн Сяопин после своего китайского майдана, после того как ему пришлось танками в ночь с 3 на 4 июня 1989 года очищать площадь Тяньаньмэнь, уже осознал, что по крайней мере в экономике марксизм — это чистая утопия. И поэтому он пошел на другой, тоже рискованный эксперимент: сохранил советскую политическую систему, подаренную Сталиным, но одновременно начал возрождать современную рыночную экономику, возрождать капитализм. Правда, Дэн Сяопин сохранил и общественную собственность на средства производства и рискнул начать сосуществование китайского капитализма и китайского социализма в рамках экономики. Пока что этот необычный эксперимент, соединение капиталистической частной собственности с рыночным капитализмом, работает.
Мне в жизни повезло: я общался более года с Дэн Сяопином через его помощника генерала Ли, руководителя внешней разведки Китая. Дело в том, что 26 мая 1990 года в газете «Советская культура» опубликовали мое интервью «Суверенитет РСФСР — дорога к смерти России», в котором я предлагал руководству страны (за несколько месяцев до этого я ушел из ЦК КПСС) спасти СССР от ельцинского суверенитета РСФСР путем соединения идеологической легитимности Советского Союза с его исторической легитимностью. Но я не рассчитал то, что нигилистическое отношение к российской государственности было характерно не только для наших либералов, для тех членов команды Ельцина, которым, как они говорили, «не было жалко старой России», но и для подавляющей части нашей интеллигенции. И она в этом невиновна, ибо после ленинских, сталинских репрессий была разорвана преемственность между русской дореволюционной интеллигенцией и уже новой, советской интеллигенцией.
А трагедия России, СССР, о чем мне говорили мои китайские коллеги, состоит в том, что у нас идея социализма была оторвана от идеи нации. И это какой-то парадокс: команда Горбачева потратила больше сил на то, чтобы найти оправдание демократических реформ в позднем Ленине, чем на то, чтобы найти способы оживления рыночной экономики без подрыва своей власти.
А вот китайцам еще тогда, в 1990 году, были очень близки мои соображения о спасении коммунистической легитимности, доставшейся им от Мао Цзэдуна, путем исторической легитимности. В сентябре 1990 года я участвовал во всемирной конференции в Токио, посвященной судьбе социализма. И там после моего выступления ко мне подошел генерал Ли и пригласил в Пекин. И уже на следующий день после моего приезда он говорит: «Дэн Сяопин сформулировал для вас несколько вопросов, которые я передам, когда приеду к вам на ужин». И вот в ресторане во время ужина я начал отвечать на вопросы Дэн Сяопина. Через три дня я снова отвечал на вопросы Дэн Сяопина, ибо он просил комментарии к некоторым темам. Что его интересовало? Истоки политических кризисов в странах Восточной Европы, и прежде всего «бархатных революций». Дэн Сяопина особенно волновала проблема участия во всех этих событиях либеральной и проамериканской интеллигенции. Его интересовало, в какой степени простой русский народ поддерживает команду Ельцина, авторитетна ли для него эта либеральная интеллигенция.
Оказывается, как мне объяснили китайцы, их национальное сознание формирует красную линию, через которую нельзя переходить, планируя политические реформы в Китае. Об этом мне говорил мой сосед по общежитию — профессор, руководитель библиотеки Китайского университета. Он мне говорил: «Мы — Коммунистическая партия Китая. Но на первом месте у нас не коммунистическое, а китайское. Мы служим прежде всего своему государству — Китаю, и поэтому для нас неотделима ценность государства от ценности коммунистической идеи. По этой причине история социализма в нашей стране соединяется с национальным сознанием, с ценностями национализма».
Кстати, я обратил внимание: китайцы, мои коллеги, никогда не критиковали Мао Цзэдуна за его «культурную революцию», за то, что он убил миллионы людей. На эту тему у них было табу. Но они мне объяснили: такие реформы, как у нас, у вас невозможны, ибо ваша партийная элита не имеет национального самосознания. У вашей партийной национальной элиты невозможно соединение ценности социалистической с ценностью исторической государственности. И самое главное: они мне говорили, что «мы не только соединяем свой коммунизм с историей китайской государственности, но и соединяем коммунистическую власть с нашей национальной религией, с конфуцианством». Все дело в том, что в Китае не было того, что было у нас, — не было разрушения буддийских храмов, и в той или иной форме буддизм, конфуцианство жили в Китае. И, кстати, в этом его историческое преимущество. А у нас национальная интеллигенция была убита окончательно Сталиным, храмы были разрушены. 300 тысяч представителей советской интеллигенции уехали в эмиграцию во время Гражданской войны, а Сталин своими репрессиями 1930-х добивал выдающихся представителей советской интеллигенции — Чаянова, Кондратьева и многих других — за их якобы симпатии к троцкизму и прочие «прегрешения».
Но я глубоко убежден, что по-другому, не по-горбачевски, мы не могли отказаться от советской системы. Сам факт, что Горбачев оправдывал свои демократические реформы цитатами из Ленина, давал ему возможность без страха шаг за шагом разрушать созданную Лениным и Сталиным советскую систему. Первым шагом в этом направлении было разрушение «железного занавеса» (который, кстати, был создан Лениным еще в 1918 году) — то есть возвращение советскому человеку права на эмиграцию, на поездки на Запад… И, конечно, решение Горбачева отказаться от руководящей роли КПСС было на самом деле разрушением той вертикали власти, той военизированной системы управления государством, которая лежала в основе учения Карла Маркса о коммунизме.
На самом деле советская система как результат насильственного воплощения марксистской утопии все равно рано или поздно распалась бы. Но Горбачев вернул русскому человеку права и свободы личности, вернул историческую память, вернул ему право восстановить разрушенные церкви, вернул ему память о святых великомучениках русского православия, сделал чрезвычайно много для очищения духовного здоровья русского народа от наследства сталинизма.
Источник: regnum.ru